ЮРИЙ ХМЕЛЬНИЦКИЙ "ИСПОВЕДЬ ПЕГОГО МЕРИНА"

Театр "Актерский дом" представил на суд зрителей очередную премьеру - спектакль "Холстомер" в исполнении Олега Белова. Инсценировку одноименной повести Льва Толстого написал Валерий Маркин, которого в Самаре помнят как артиста театра драмы. Он же поставил этот спектакль.
Как нарочно, накануне телеканал "Культура" к 90-летию БДГ показал запись знаменитой "Истории лошади" С Евгением Лебедевым в главной роли. Разумеется, сравнивать эти два спектакля не имеет смысла - слишком разные они по всему. У Товстоногова это большой музыкально-драматический рассказ с песнями, танцам», массовкой и актерами на каждую роль. В "Актерском доме" артист один как перст, на маленькой пустой сцене, где с самого начала так же одиноко блестит пустое оцинкованное ведро. Он выходит перед зрителями в обыкновенном костюме и рубашке без галстука, долго стоит как бы в раздумье - с чего же начать, затем берет ведро, уносит за кулисы, снова приносит... Тихим голосом, почти про себя, начинает что-то рассказывать, как будто припоминая, и наконец берется за дело: строит декорацию, снимает пиджак и все больше погружается в роль. Вернее, в роли: их много, но есть одна, основная - это Холстомер. Ему уделено особое внимание. Из самарской версии исчезла даже Вязопуриха, подруга дней его младых, которой много места уделено в спектакле БДТ. У Маркина и Белова все внимание сосредоточено на главном герое, что еще больше подчеркивает его одиночество в обществе себе подобных. Жанр моноспектакля предполагает игру с предметами. Так повелось еще со времен известного советского актера Дмитрия Журавлева, который давным-давно на сцене "Дзержинки" перед двумя-тремя десятками зрителей в зале один сыграл всего "Гамлета", окружив себя нехитрым реквизитом. Он оживлял вещи своим прикосновеньем, взглядом, обращаясь к ним как к королю и королеве, шуту и могильщику. А сам был и принцем, и Офелией, и тенью отца одновременно, заставив малочисленный зал поверить в это. И зал поверил.
Как поверил он и Олегу Белову, когда тот переоделся в конюшего, потом в табунщика Нестера, в кучера Феофана, затем и в князя, оставаясь при этом все тем же Холстомером. Хотя все тем же - нет: он дважды стал другим. В первый раз, когда перенес болезненное, постыдное унижение, которому подвергли его люди только за то, что он родился пегим - не таким, как все. С этого момента он и стал иным - мерином, лошадью без пола. Вдруг резко отодвинулись в прошлое и безмятежное детство, и влюбчивое отрочество, и только начинавшаяся, полная надежд юность. Его ровесники презрительно отвернулись от него, а резвые кобылки, еще вчера кокетничавшие с ним, только фыркали, гарцуя мимо.
Артист не скупится на выразительные средства, когда передает страдания несчастного животного, которое не понимает, почему люди так жестоко обошлись с ним. В его глазах недоумение и боль, а движения уже не так быстры и грациозны. Но постепенно боль проходит, обида забывается. Оказывается, жить можно и так, ведь он еще молод и полон сил. Он только недоумевает, почему его продают то одному, то другому, почему люди присвоили себе это право - продавать, Разве они могут сказать: эта земля, эта вода, это небо - мои? Почему же они про него так говорят?
Впрочем, люди, а отличие от лошадей, не любят задавать себе подобных вопросов. Таков порядок вещей в этом мире - и все. Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу! Удачливые будут веселиться, пить шампанское и кататься на рысаках с любовницами. Как князь Никита Серпуховской, который и купил Холстомера у барышника за небольшие деньги. И не просто купил: хозяин и лошадь буквально нашли друг друга. Князь был горд тем, что больше ни у кого не было такого пегого рысака, а тот в ответ любил его слепой, не знающей причин любовью.
Артист продолжает свои метаморфозы с переодеванием, доводя их до естественного минимума, когда на нем остаются только стринги. Попутно он накладывает грим и завершает процесс странным мундиром и фуражкой с кокардой, что делает его похожим на кентавра.
"Счастливая жизнь моя кончилась скоро. Я прожил так только два года", - вспоминает Белов-Холстомер. В конце второй зимы князь загнал своего любимца, пытаясь настичь сбежавшую с другим любовницу. "Мы догнали ее за двадцать пять верст, - продолжает артист, задыхаясь после долгого бега по кругу, и в глазах его смертная тоска. - Я довез его, но дрожал всю ночь и не мог ничего есть. Наутро мне дали воды. Я выпил и навек перестал быть той лошадью, какою я был". Перестал быть лихим гусаром и князь. Он запил, быстро состарился и был уже мертв до смерти. Но все же пережил своего пегого, которого просто зарезали за непригодностью.
"Sic transit Gloria mundi", - сказали бы древние римляне. Так проходит земная слава", - повторили бы за ними сегодняшние зрители. Но они ничего не сказали, просто наградили артиста и режиссера долгими аплодисментами. А те не вышли на поклоны. Видимо, так было задумано, чтобы не разрушать впечатление, которое сохранили зрители.